Русь Синеокая добро и красота

 

Сергей Есенин

 1. Над окошком месяц(муз. Ян Френкель, сл. Сергей Есенин)
 2. Клен ты мой опавший(муз. неизв., сл. Сергей Есенин)
 3. Гой ты, Русь моя родная(муз. Георгий Свиридов, сл. Сергей Есенин)

 4. Моя Родина(муз. Ольга Никитина, сл. Сергей Есенин)
 5. Отговорила роща золотая(муз. Григорий Пономаренко, сл. Сергей Есенин)
 6. Капли жемчужные(муз. Евгений Крылатов, сл. Сергей Есенин)

6. КАПЛИ ЖЕМЧУЖНЫЕ

/ фильм-романс: на основе кадров фильма "Мещерские" (Мосфильм, 1995)
/ в гл. ролях: Денис Карасев и Анастасия Немоляева.
/ фильм "Мещерские" снят по мотивам трёх рассказов И.А.Бунина: «Натали» (1941), «Таня» (1940) и «В Париже» (1940).

/ муз. Евгений Крылатов, сл. Сергей Есенин (1912) / аранж. Олег Князев   / исп. Руслан Богатырев

Единственный романс Евгения Крылатова на стихи Сергея Есенина. Стихи написаны в 1912 г., когда Есенину едва исполнилось 17 лет.



Капли жемчужные, капли прекрасные,
Как хороши вы в лучах золотых,
И как печальны вы, капли ненастные,
Осенью чёрной на окнах сырых.

Люди, весёлые в жизни забвения,
Как велики вы в глазах у других
И как вы жалки во мраке падения,
Нет утешенья вам в мире живых.


Капли осенние, сколько наводите
На душу грусти вы чувства тяжёлого.
Тихо скользите по стеклам и бродите,
Точно как ищете что-то весёлого.

Люди несчастные, жизнью убитые,
С болью в душе вы свой век доживаете.
Милое прошлое, вам не забытое,
Часто назад вы его призываете.


Капли жемчужные, капли прекрасные,
Как хороши вы в лучах золотых,
И как печальны вы, капли ненастные,
Осенью чёрной на окнах сырых.

/ И.А.Бунин "Натали". Фрагменты

Я пошёл за ней, она приостановилась на ступеньке балкона, глядя на вершины сада, из-за которых уже клубами туч подымались облака, подёргиваясь, сверкая беззвучными молниями. Потом вошла под длинный прозрачный навес берёзовой аллеи, в пестроту, в пятна света и тени. Равняясь с ней, я сказал, чтобы сказать что-нибудь:

— Как волшебно блестят вдали берёзы. Нет ничего страннее и прекраснее внутренности леса в лунную ночь и этого белого шёлкового блеска берёзовых стволов в его глубине... <...>

Я покорно поцеловал ей руку, она позвала горничную, и та с лампой, хотя было довольно светло от месяца, низко стоявшего за садом, провела меня сперва главной, потом боковой аллеей на просторную поляну, в эту старинную ротонду с деревянными колоннами. И я сел у раскрытого окна, в кресле возле постели, стал курить, думая: напрасно совершил я этот глупый, внезапный поступок, напрасно заехал, понадеялся на своё спокойствие, на свои силы...

Ночь была необыкновенно тиха, было уже поздно. Должно быть, прошёл ещё небольшой дождь — ещё теплее, мягче стал воздух. И в прелестном соответствии с этим неподвижным теплом и тишиной протяжно и осторожно пели вдали, в разных местах села, первые петухи. Светлый круг месяца, стоявшего против ротонды, за садом, как будто замер на одном месте, как будто выжидательно глядел, блестел среди дальних деревьев и ближних раскидистых яблонь, мешая свой свет с их тенями. Там, где свет проливался, было ярко, стеклянно, в тени же пестро и таинственно... И она, в чём-то длинном, тёмном, шелковисто блестевшем, подошла к окну, тоже так таинственно, неслышно...

Потом месяц сиял уже над садом и смотрел прямо в ротонду, и мы поочередно говорили — она, лёжа на постели, я, стоя на коленях возле и держа её руку:

— В ту страшную ночь с молниями я любил уже только тебя одну, никакой другой страсти, кроме самой восторженной и чистой страсти к тебе, во мне уже не было.

— Да, я со временем всё поняла. И всё-таки, когда вдруг вспоминала эти молнии тотчас после воспоминания о том, что за час перед тем было в аллее...

— Нигде в мире нет тебе подобной. Когда я давеча смотрел на эту зелёную чесучу и на твои колени под нею, я чувствовал, что готов умереть за одно прикосновение к ней губами, только к ней.

— Ты никогда, никогда не забывал меня все эти годы?

— Забывал только так, как забываешь, что живёшь, дышишь. И ты правду сказала: нет несчастной любви...